Jeff Beck
Соперничество с Эриком Клэптоном и то, чему его научил Motown
В преддверии выхода нового документального фильма, рассказывающего о его жизни, гитарная легенда размышляет о более чем 50-летней работе со всеми – от Джимми Пейджа до Тины Тёрнер
Кори Гроу
Rolling Stone, май 2018
Перевод с английского
Гитарная легенда Джефф Бек размышляет о более чем пяти десятилетиях работы со всеми – от Эрика Клэптона до Стиви Уандера. Роджер Гудгровс
"Однажды я собирался написать автобиографию", – со смехом рассказывает Джефф Бек. "Я начал писать её, а потом подумал: "Нет, пусть копаются, когда я умру"".
На дворе конец апреля, и 73-летний гитарист удобно расположился в чёрном кресле в своём номере в отеле Tribeca. Это большая комната с камином и столом, на котором стоят блюда с фруктами и шоколадными батончиками. Он одет в повседневную полосатую толстовку с капюшоном, пьёт капучино и Evian. Хорошо быть Джеффом Беком, и у него есть тому доказательство.
Может, он и не пишет мемуары, но недавно он принял участие в полнометражном документальном фильме о своей жизни "Still on the Run: The Jeff Beck Story", в котором рассказывается вся его история – от игры на самодельной гитаре в подростковом возрасте со своим приятелем Джимми Пейджем до присоединения к Yardbirds и превращения в сольный феномен, играющий неповторимым звуком. В зависимости от песни Бек может имитировать человеческий голос на своём инструменте ("Cause We Ended As Lovers", "Nadia"), добавлять экзотический колорит в обычно простые поп-песни ("Heart Full of Soul" группы Yardbirds) или заставлять свои шесть струн визжать до упаду ("Beck's Bolero"). В фильме ему помогают размышлять Пейдж, Эрик Клэптон, Род Стюарт, Дэвид Гилмор, Рон Вуд, Слэш и многие другие артисты, с которыми он выступал на протяжении многих лет. В нём рассказывается о его артистизме, непредсказуемом характере – например, об уходе из Yardbirds и распаде Jeff Beck Group, когда они обе находились на пике успеха, о его примкчательных совместных работах (например, со Стиви Уандером) и, конечно же, о его наследии как гитарного идола. Кроме того, в нём затрагиваются вопросы о том, почему он никогда не достигал такого же широкого уровня известности, как его сверстники, и тот факт, что он продолжал двигаться к новым идеям и новым звукам, от рока до джаз-фьюжн, электро-импровизации и обратно.
В конечном итоге он остался доволен тем, каким получился фильм. "Это было похоже на реалити-сериал "Это ваша жизнь" в сжатом виде"", – говорит он. "Но они опустили все ужасные моменты. Я приберегу их для себя".
"Я хотел попытаться привлечь крупную кинокомпанию к созданию настоящего фильма, может быть, назвать его "Все хорошие стороны"", – говорит он с ухмылкой. "Потому что, по-моему, никто из тех, кто сделал долгую карьеру, не снимал комедийную сторону шоу-бизнеса, рок-н-ролла, чего угодно. Жаль, что здесь нет судна на воздушной подушке Кита Муна – это просто золотая пыль, ездить в паб на судне на воздушной подушке. Такую вещь могли бы сделать Майк Майерс и Дэна Карви. [Карви] подошёл бы идеально".
Несмотря на то, что Бек приехал в Нью-Йорк якобы для того, чтобы рассказать о своём предстоящем летнем туре с Энн Уилсон и Полом Роджерсом, он отказывается отвечать на вопросы о том, чего стоит ожидать его поклонникам. "Я бы предпочёл, чтобы раскрытие произошло музыкально, а не словесно", – говорит он. Точно так же он умалчивает о том, в каком направлении будет двигаться его новая музыка, над которой он работает. Всё, что он говорит, это то, что "тур укажет на направление музыки". Вместо этого на удивление словоохотливый гитарист проводит следующий час или около того, размышляя о своей карьере на данный момент.
Каково это – смотреть этот фильм и слышать все те приятные комплименты, которые Джимми Пейдж, Эрик Клэптон, Дэвид Гилмор и Слэш говорили о вас?
Должен признаться, что я прослезился, особенно в случае с Эриком. Я не ожидал, что он согласится участвовать в фильме. Я внимательно изучал его лицо снова и снова, просто чтобы убедиться, что не происходит ничего другого [смеётся]. Но нет, это было просто невероятно.
В фильме Эрик сказал, что, слушая вашу игру, он много беспокоился.
О, и не один? [смеётся] Забавно, что персонаж Эрика отпечатался в моём мозгу как настоящий непоседа, как сила, с которой нужно считаться, как кто-то капризный и, возможно, импульсивный. И я никогда не встречал его до тех пор, пока не попал в Yardbirds и не совершил этот поступок. Мы уже сильно расстроили его, приехав в Америку раньше, чем у него появился шанс, и мы продавали пластинки – две цели, к которым стремится большинство гитаристов рок-н-ролла, – а он играл в клубах с Джоном Мейоллом для восьми человек [смеётся]. Я подумал: "Ну, по крайней мере, ты предан своему делу" [смеётся]. А потом, о чудо, он появляется с Cream и размазывает нас по стенке.
Читая старые интервью с вами обоими, кажется, что он чувствовал некую профессиональную конкуренцию с вами. Вы когда-нибудь чувствовали это?
Помню, он пригласил меня на концерт [в 1980 году] в Гилфорде, недалеко от места, где он живёт, и я подумал: "Зачем он меня приглашает?". Я подумал: "Очевидно, ты не будешь играть, так что иди выпей пивка". По дороге туда он спрашивает: "Хочешь сыграть на "Blackie"?" Я ответил: "Э-эээ, я не знаю этой песни". А он: "Нет, это моя гитара". Я сказал: "Ой, упс". Первая лажа за вечер. Поэтому я сказал: "Я не взял с собой гитару, так что я сделаю это". Потом, примерно через минуту, он повернулся, встал у машины и говорит: "Это ведь не будет одним из тех случаев, когда всё отменяется, правда?" Я сказал: "Слушай, либо я играю, либо нет". И тут возникло это, как бы это сказать, неловкое соперничество.
Позже я узнал от Патти, его жены, что это определённо было соперничество – особенно в случае со Стиви Уандером. Его не слишком радовало, что я добился успеха со Стиви. Думаю, это его немного задевало.
Вы вообще к нему так относились?
Нет, я просто думал, что он знает толк в блюзе. А ещё у него есть несколько очень хороших поп-песен. А у меня нет ни того, ни другого. Я не собираюсь позиционировать себя блюзовым гитаристом, хотя мне нравится играть блюз".
Эрик Клэптон и Джефф Бек на благотворительном концерте "Другой бал тайной полиции" в 1981 году.
Вы всегда говорили о том, что ранние рок-н-ролльщики, такие как Джин Винсент и джазовый гитарист Джанго Рейнхардт, оказали на вас большее влияние, чем блюзовые исполнители.
Это потому, что они были первым ядерным взрывом в музыкальном плане [для меня]. Должно быть, Джимми [Пейдж] был впечатлён так же. Я считаю, что Джеймс Бёртон в первое время был важнее, чем, например, Эрл Хукер. Но только во время встреч с Джимом у него дома в подростковом возрасте мы по-настоящему вникли в то, кто где играет. Мы были похожи на репортеров, которые ходили друг к другу в гости: "Я только узнал, что Бадди Холли не играл на "That'll Be the Day"". А мы удивлялись: "Что?". Это был кто-то другой; на гитаре играл [сессионный гитарист Бадди Холли] Грейди Мартин. Это была шокирующая информация для человека, который был так невероятно предан этим музыкантам и верил в них.
Каким был Джимми, когда вы впервые встретились с ним?
Когда вы смотрите фильм, если навести стоп-кадр на нашу с ним фотографию, у него было детское личико и короткие волосы. Может быть, несколько лет спустя в дверь постучали, и там стоял другой человек с волосами длиной в полтора метра, и так изменилась мода. Но да, он был взволнован. И точно так же мы были двумя молодыми парнями, которые стремились узнать, как всё устроено, и в целом наслаждались этим делом, уделяя стопроцентное внимание деталям.
Ваша мама склоняла вас к фортепиано, но это не прижилось. Как родители отнеслись к вашей рок-карьере?
Наверное, я не помню, как всё было на самом деле, потому что мне просто не хочется вспоминать о каких-то потрясениях в семье, которых было немало. Но они как-то не мешали мне заниматься этим. Они были недовольны, но не останавливали меня. Полагаю, они думали: "Если у него есть гитара, он не пойдёт воровать". Единственные друзья, которые у меня были, вели довольно ассоциальный образ жизни; большинство из них были в шаге от тюрьмы.
Они когда-нибудь ценили ваш успех?
Нет, они меня били.
Я имел в виду ваших родителей, а не друзей.
О, нет, они меня били [смеётся]. Самое смешное с родителями – соседи жаловались, что я играю слишком громко. А в тот день, когда я выступал на Top of the Pops, они подозрительно поздно вечером подстригали свои изгороди, когда я возвращался домой, чтобы сказать: "О, мы видели тебя по телевизору. Очень, очень здорово". Я отвечал: "Да, год назад вы бы вызвали полицию".
В 1971 году в Rolling Stone был опубликован ваше интервью, где вы рассказывали о том, как присоединились к Yardbirds, и вам сказали, что нельзя использовать эхо, чтобы играть чикагский блюз. Что вы об этом помните?
Я смутно помню, что Кит [Релф, вокал] был пуристом. Я подумал: "Ты можешь быть пуристом и можешь быть убогим. Я буду делать то, что считаю лучшим". До того, как они предложили мне присоединиться, я полагаю, я был на пути к полностью авангардной и экспериментальной музыке – немного как Эрик Долфи, Роланд Кирк. Я не хочу ставить себя на этот музыкальный уровень, но суть того, что я делал, заключалась в создании самых странных шумов, на которые я был способен. Тогда Эрик [Клэптон] пришёл, увидел меня и понял, что это то, что нужно для успешной карьеры.
Давайте поговорим "Heart Full of Soul". В фильме рассказывается, как вы имитировали игру ситариста на своей гитаре. Вы делали это и раньше?
Да, но в моей голове было что-то, что вложил туда Рави Шанкар. Он играл гаммы на одной тонкой струне – остальные струны резонансные – и он просто исполнял самые быстрые гаммы. Я был так впечатлён скоростью, интонированием и микротонами. Я подумал: "Это можно использовать. Это звук, который люди не слышали в поп-музыке, за исключением классических индийских вещей". Так что я уже был на этом пути; я бы не смог придумать этот рифф в посреди сессии.
Фильм "Фотоувеличение", в котором вы снимались с Yardbirds, был вкратце упомянут в документалке, но в там не сказано, что вам пришлось разбить свою гитару, как Пит Таунсенд. Как вы относитесь к этому спустя столько лет?
Ну, очевидно, они пригласили группу Who, но те отказались. Я был не в том положении, чтобы спорить, когда они заплатили нам кучу денег, и это был настоящий, профессиональный фильм с итальянским продюсером-режиссёром [Микеланджело Антониони], и он просто сказал: "Ты разобьёшь свою гитару". А я ответил: "Нет, не разобью". Это был Les Paul Sunburst. Он сказал: "Мы купим тебе другой". Он не понимал, что с большинством гитар так не поступают. Так что они раздобыли шесть недорогих гитар, и они были настолько дешёвыми, что продавались в прозрачном целофановом пакете [смеётся]. Помню, когда мы закончили, от них почти ничего не осталось. Я подумал: "Ладно, если вы хотите, чтобы я был Питом Таунсендом, я сделаю это. Кто будет спорить, когда платят деньги?" Я думал, что получу от Пита какую-нибудь взбучку, но так и не получил.
Дело в том, что я всё равно разбивал усилители – скорее от ярости, чем для шоу. Если они трещали, значит, им пришёл конец, и они оказывались на полу. Возможно, Пит видел, как мы играем. Сомневаюсь, но если бы он пришёл набирать группу, то увидел бы, как я это делаю – пинаю усилитель и действительно обращаюсь с гитарой как с куском дерьма. [от переводчика: гитара, которую разбивает Джефф в фильме - это Hofner Senator E1, продававшийся в то время новым за 35 гиней, в то время как новый Gibson SG стоил 170 гиней, а б/у Les Paul (снятый к тому времени с производства) около сотни гиней]
Вам понравился фильм "Фотоувеличение"?
Я считаю, что это было глупо. Это было отличное развлечение, и трудно держать людей в напряжении, но если вы увеличиваете кадр, он пикселизируется. Это делает его менее чётким. Весь смысл истории заключался в том, чтобы увеличить кадр с этими кустами, из которой торчала рука с пистолетом, и все стало бы менее понятно [смеётся]. Так что с точки зрения криминалистики это не имело смысла. Для развлечения это было жутковато. Но они определённо правильно передали психоделический Лондон и то, каким он был.
Вы покинули Yardbirds в середине гастрольного тура под названием Caravan of Stars. Вы когда-нибудь жалели об этом?
Нет. Это было лучшее, что я сделал. Я сделал это дорогой ценой, потому что не понимал, что, уйдя из группы, я не знаю, куда пойду. Я вернулся к девушке [с которой встречался] в Лос-Анджелесе. Большая ошибка. Меня приняли довольно безразлично. Я подумал: "Окей, я мешаю её образу жизни". Когда она узнала, что я приеду в город, всё было нормально.
А потом у меня закончилась виза, и мне пришлось вернуться домой, и это было, наверное, самое худшее, потому что у меня ничего не было. Я отдал свою гитару Джиму [Пейджу]. И я жил с мамой без денег. И всё же у меня не было никакого желания звонить [Yardbirds] и говорить: "Как вы думаете, я могу вернуться? Мне уже лучше". У меня не хватило бы смелости сделать это. Даже если бы они меня попросили, я бы, наверное, не согласился. Когда тебя так сильно пинают, ты понимаешь, что это серьёзный сигнал к пробуждению, и тогда ты просыпаешься и что-то с этим делаешь. Я подумал: "Окей, тебе нужно начинать действовать".
Да, ты просто берёшь новую гитару и знакомишься с новыми людьми.
Я мог легко никогда больше не играть. И тогда мне повезло, что я вернулся вместе с Родом [Стюартом].
Говоря о Роде, в фильме он сказал, что вы упорно работали над аранжировкой песен на вашем первом альбоме, Truth от Jeff Beck Group, чтобы они были более интересными, чем стандартный 12-тактовый блюз. Каким было ваше видение этого?
Мне нравился Motown. Мне нравилась музыкальность и звучание. На каждой пластинке были отличные песни с нюансами. А еще там был невероятный звук барабанов и [басиста] Джеймса Джеймерсона. Я не мог это игнорировать. И я пытался применить частичку звука Джеймса Джеймерсона – тот прекрасный фэтбэк-звук, который был у них на ударных, – в группе с [барабанщиком Джеффа Бека] Микки Уоллером. У нас было нечто похожее на Motown, но это было жёстче. Если бы вы могли заставить музыкантов Motown немного выйти из-под контроля, это было бы то, что я искал – тяжёлое блюзовое влияние, но, возможно, с некоторыми дополнительными оборотами в аккордовых прогрессиях.
Вы распустили группу в тот момент, когда у вас было запланировано выступление на Вудстоке. Почему вы решили, что ребята не справятся?
Потому что большинство концертов были отстойными [смеётся]. Не сочтите за неуважение, они были хороши, но это были довольно глухие места. Я имею в виду клуб Luanne's Club [в Далласе], где вы едва могли стоять на сцене; вам приходилось наклонять голову, чтобы она не задевала потолок. Билли Гиббонс был в зале, и он вспоминает, что я пытался поставить усилители, и у меня едва хватало места, чтобы не упереться джеком в потолок. Никто никогда не видел усилителя такого размера.
Так что мы просто не играли перед большой аудиторией. Мы выступали в Fillmore West, что было очень здорово, за исключением того момента, когда все начинали нюхать дым в воздухе, от которого можно было обкуриться. Но в какой-то момент, когда начался второй тур и нам предложили выступить на Вудстоке, мне показалось, что в группе возникла плохая атмосфера. Это было что-то вроде Ронни Вуда и Рода, и всё. А я вообще был не в теме. Они уходили, а я терялся.
Не было никакого товарищества.
По какой-то причине оно угасло. Когда они сказали, что на Вудстоке будет около 100 000 человек, а потом стало 200 000, я просто отмахнулся и подумал: "Я не хочу этого делать". Если они будут это снимать, то это слишком нервирует. Давайте хотя бы дойдём до того момента, когда у нас будет хит и мы будем значить что-то большее, чем известная барная группа. Я ещё не нашёл себя.
Когда вы почувствовали, что нашли себя?
Я все ещё ищу, дружище [смеётся]. Наверное, это была работа с Джорджем Мартином. Когда я получил признание такого человека, как он, это сыграло большую роль.
Вы упомянули о том, что люди накуривались в Fillmore. Вы один из тех артистов, от которых не услышишь историй об алкоголизме или употреблении наркотиков.
Нет, я просто шифруюсь [смеётся]. Я понимаю, как легко можно пойти по этому пути. Но я из тех людей, которые даже представить себе не могут, что выйдут на сцену [в состоянии алкогольного опьянения]. Однажды я это сделал, правда, в небольшом деревенском зале, и у меня подкосились ноги, когда я поднимался по ступенькам. Но я был целеустремлён. Почему-то я подумал: "Я не могу повернуть назад. На мне костюм. Я только что присоединился к этой небольшой группе". И когда я поднялся на сцену, мне не пришлось волноваться, потому что они орали на вокалиста и не замечали меня. Если бы они смотрели на меня, я бы просто убежал [смеётся].
На вашем альбоме Truth есть песня "Beck's Bolero" – композиция, в которой участвовал невероятный состав: вы, Джимми Пейдж на гитаре, Ники Хопкинс на фортепиано, Джон Пол Джонс на басу и Кит Мун на ударных. Кто исполняет скриминг прямо перед тем, как она ускоряется?
Кит. На самом деле, после того, как это произошло, он выхватил один из микрофонов, и с этого момента вы уже не слышите барабаны. Я просто помню этот чудовищный крик горгульи и думаю: "Это то, что нам нужно. Именно это". Это было всего два дубля, и мы получили результат.
Вы записывали и другие песни в таком составе...
[перебивает] Да, но они пропали.
Какими они были?
Это были идеи, возникшие у меня буквально на ходу, чтобы выжать из этого состава с Джимми, Джоном Полом Джонсом и Китом Муном как можно больше записей. Я просто подумал: "Мы арендовали студию на день, давайте запишем столько-то материала". Но "Bolero" была единственной вещью, над которой мы работали, и когда она была смикширована и звучала очень хорошо, мы просто немного поработали. Так что, возможно, есть еще две или три вещи. Бог знает, где они.
Вы собрали ещё один состав Jeff Beck Group и, ближе к концу этого периода, стали работать со Стиви Уандером, сочиняли с ним музыку и записали соло на альбоме, который стал Talking Book. Это был волшебный опыт работы с ним?
Да. Я уже был в Motown в 1970 году с [барабанщиком] Кози [Пауэллом], и это был опыт, который я бы не хотел пропустить. Я просидел там 10 дней, наблюдая за Джеймсом Джеймерсоном и всеми этими музыкантами. Поэтому, когда Стиви согласился на это [сотрудничество], идея которого возникла у Epic Records, я был в восторге. Я сказал: "Мне очень нравится Стиви на альбоме Music of My Mind". Это была настоящая веха. Это была революция в том, каким может быть любой музыкальный альбом со всеми этими синтезаторами, и песни были великолепны. Я был заворожён ими. И следующее, что вы знаете, это то, что я записываю последующий альбом, спасибо.
Мне было бы всё равно, если бы ничего не случилось. Просто сидеть и смотреть, как он работает, и узнавать, как это делается, было здорово. Время просто пролетело незаметно. Думаю, это было три или четыре дня, и это было просто невероятно. Он мог сесть и набросать на клавишных всю песню. Это был первый припев – идеально, а потом он шёл и накладывал барабаны или бас.
Его хит "Superstition" развился из этих сессий. Вы играли на ударных, ему понравился грув, и он сочинил к нему клавишную партию. Что случилось с версией этой песни, которую вы записали с ним? Вы так и не выпустили её, потому что второй состав Jeff Beck Group распался.
Она у меня есть. Она на маленькой трёхдюймовой катушке. Ее не проигрывали с 72-го года, так что я не знаю, испортилась она или нет. Но все плёнки, которые я могу найти, готовы к запеканию и обработке.
Вы работаете над этим проектом?
Я уже выпустил живой концерт, который записали [Beck, Bogert & Appice]. Мы сделали ремикс и доработали его звучание. Звучит довольно неплохо. Версия "Superstition", которую я записал с BBA, получилась отличной хэви-метал песней.
Переходя к "Blow by Blow", который был в основном инструментальным, вы сказали в документалке, что вас вдохновило прослушивание Джона Маклафлина с Майлзом Дэвисом. Что подтолкнуло вас к тому, чтобы сосредоточиться преимущественно на инструментальной музыке?
Просто знание того, что Джон уже делал это. Mahavishnu Orchestra стал наглядным уроком того, что есть жизнь после певцов. Я подумал, что если я смогу сделать более упрощённую версию этого – потому что там, где я живу, нет Билли Кобэма, не знаю, как вам, – это было бы хорошо. Акцент на отличной игре, а не на создании суперпопулярных поп-пластинок мне понравился. Важнее было быть частью этого, как бы это сказать, изобретательства, которое происходило в музыкальном плане.
Эрик Клэптон сказал в фильме, что, по его мнению, вы рок-музыкант, понимающий джаз.
Мне это было очень, очень лестно, но я не понимаю джаз [смеётся]. Если вы когда-нибудь видели эпизод Криса Геста из Spinal Tap, где он говорит о джазе: "Почему они играют так тихо? Чего они боятся?". Я просто подумал: "Это так смешно". Конечно, я понимаю, что слышу. Но самое замечательное в рок-н-ролле – это упрощение на глазах. Вот что такое "Hound Dog" и "Rock Around the Clock". И не говорите мне, что от них не хочется танцевать, когда вы их слышите.
В восьмидесятые вы записали не так уж много альбомов. И в других интервью вы говорили, что считаете это десятилетие и девяностые не самыми лучшими для себя. Почему так?
Потому что я слушал всё, что попадалось на глаза в то время. Я замечал таких людей, как Майкл Джексон, и думал: "Потрясающе, но это не для меня". Потом был весь рок-н-ролльный метал-цирк восьмидесятых, начиная с Quiet Riot, вся эта история с кудрявыми длинными волосами и группы с одинаковыми причёсками. Слава богу, я никогда не засветился там. Так что двери закрывались перед возможностью сыграть крупный концерт, потому что именно это и продавалось. И это идёт на пользу, когда ты не находишься рядом. Ты отдыхаешь и набираешься сил.
Примерно в это же время появились гитарные шреддеры, такие как Джо Сатриани и Стив Вай. Как вы к этому отнеслись в то время?
С одной стороны, я был рад, что гитара по-прежнему была главной. Они высоко поднимали флаг гитары. По крайней мере, это не была куча синтезаторов, которые вытесняли гитару со сцены [смеётся]. Я испытывал полное уважение к Ваю и Эдди Ван Халену. Отлично. Пусть у них будет так. До тех пор, пока это не посягает на мой стиль – а это не так – я был доволен.
В восьмидесятые вы часто выступали в гостевом качестве на альбомах Мика Джаггера и Тины Тёрнер.
Ну, кто откажется, когда зовут? Я был бы горд тем, что кто-то помнит, что я вообще жив [смеётся].
Что вы помните о работе с Тиной?
Это было невероятно. Продюсер не ставил песни громче, чем на 1 дБ, а я к этому не привык, но треки получались офигенными. "Steel Claw" была очень энергичной, а "Private Dancer" – великолепной. Но мне нужно было сыграть соло на песне в стадионном стиле на громкости радио, и тут пришла Тина и спросила: "Как дела?". Я ответил: "Хорошо". Она сказала: "Я скажу тебе, что я сделаю. Я сделаю направляющий вокал, чтобы у тебя был огонь". И потом, всё было здорово. Я просто сидел там. Один дубль. Это было всё. И она сказала: "Я оставлю тебя". Она вернулась через три или четыре часа, а я всё еще пытался найти звук. Но всё закончилось очень хорошо, потому что ей понравилось, и она пригласила меня поужинать вместе [смеётся]. Все было очень здорово.
В последнее время в новостях пишут о проблемах у Gibson и Guitar Center. Что вы думаете по этому поводу?
Ну, кто бы мог поверить, что 50 лет назад, когда в Лондоне появился Stratocaster, он до сих пор будет культовой гитарой. Мне всё равно, кто что говорит. Les Paul на пике популярности, но Strat и Tele'к по-прежнему остаются востребованными инструментами . А теперь вы говорите мне, что популярность падает. Я думал, что они всё еще очень сильны.
Это как с пластинками. Покупательские привычки людей изменились. Всё меняется. Рейвы, рэпы и всё такое – вот куда всё движется. Шаффл-дэнс и транс клубы – там 10 000 человек с огромными колонками и один парень с наушниками. Это неизбежно закончится. Если не сейчас, то не скоро. Я просто цепляюсь за это до самой смерти [смеётся].
Говоря о рейв-музыке, мне понравилось много электронных вещей, с которыми вы работали на You Had It Coming.
Ого. Для его продюсирования нужен был кто-то, кто понимал бы, как это можно выпустить, а не просто задвинуть куда-нибудь в архив звукозаписывающей компании. Людям, которым я играл этот материал, он нравился. Просто он не получил должного отклика, поэтому я не стал выпускать ещё один альбом. Упоротые гитарные фанаты не очень-то хотят это слушать, а моя аудитория именно такая. Она никогда не поднималась выше этого уровня. Если бы у нас был хит или что-то в этом роде, все было бы по-другому. Но я чувствовал, что на этом пути больше не стоит заходить слишком далеко. Думаю, они предпочитают видеть настоящую игру с настоящими музыкантами.
Когда вы выпустили свой последний альбом, Loud Hailer, вы говорили, что хотите уйти от "гитарного задротства".
Не знаю. Всякий раз, когда я подходил к журнальному киоску на вокзале, я видел огромные кипы этих журналов с пометкой "задротство" [смеётся]. Я не хочу сказать ничего плохого, но я действительно не хочу читать о том, как криминалистически исследовать диаметр струны [смеётся]. Пусть в вашем ремесле будет хоть какая-то тайна. И страница за страницей – гаджеты и электроника. Наверное, в каком-то смысле это полезно, но тогда музыка этого не отражает. Я не слышал ничего, что настолько сильно отличалось бы от того, что я уже знаю как свою любимую музыку. Так это ещё один ящик фокусника, который мы слушаем, или это исполнитель?
Какая музыка движет вами больше всего в эти дни?
Я погружаюсь в более молодую музыку, танцевальную музыку в стиле шаффл. Я изучаю людей не только для вдохновения или в музыкальном плане, но и просто их жизнь. Когда вы видите на YouTube клипы этих девушек, танцующих под их музыку, они просто хотят пойти и выразить себя. Очевидно, что здесь это очень популярно. Они не беспокоятся о том, чтобы принять в этом участие. Они просто скачут вверх-вниз, танцуют эти невероятные танцы и придумывают свои собственные движения. Они, наверное, выпили четыре галлона Red Bull [смеётся]. И меня это завораживает.
А ещё они любят, чтобы им закладывало уши от миллиардоваттных акустических систем. Ты думаешь: "Как бы нам было стыдно, если бы мы выступали с ударной установкой? Это было бы так ужасно. Они бы просто ушли из этого места". Все эти басы и мощные аудиосистемы не существовали, когда мы начинали. Мы все хотели такого массивного, мощного звука, но его не было. Поэтому мы играли громко и использовали мощные усилители. Но я постоянно слежу за тем, что происходит.
В докукументалке Дженнифер Баттен назвала вас "невоспетым героем". Мне интересно, что вы думаете по этому поводу и устраивает ли вас уровень вашей известности.
Ну, если она так сказала, значит, так оно и есть. Я не могу это комментировать. Могу лишь сказать, что я никогда не добивался популярности, к счастью, наверное. Когда оглядываешься вокруг и видишь, кто добился успеха, думаешь, что это очень тухлое место. Может быть, мне повезло, что у меня такого не было. И я должен смотреть на это с другой стороны.
