James Hetfield
Не наступай на меня*
[*лозунг либертарианцев, обычно сопровождается изображением гремучей змеи прим. переводчика]
Это Metallica. Это Джеймс Хэтфилд. Это голос поколения. Привыкайте к этому
Дэвид Фрик
Rolling Stone
Апрель 1993
перевод с английского
Джеймс Хэтфилд из Metallica не из тех, кто много болтает на сцене, его представление о межпесеннем трёпе - это такая уличная непристойная нецензурная тарабарщина, которую можно услышать в любой вечер, в любом месте, где за ящиком пива собираются те, кто сетуют на "потерянную молодость". "Всё, блядь, охуенно!" рычит Хэтфилд в перед полным залом неистовых металлистов в зале North Charleston Coliseum, расположенном недалеко от Чарльстона, Южная Каролина, прежде чем барабанщик Ларс Ульрих, бас-гитарист Джейсон Ньюстед и соло-гитарист Кирка Хэмметт загрохочут, подобно топоту Годзиллы, исполняя "Sad but True". "Все вы приобрели "Чёрный" альбом, верно? Изучили все тексты и прочую хрень? Теперь не облажайтесь. Эй, в любом случае, когда эта вещь станет для вас слишком тяжёлой..."
Наступает напряжённая пауза, когда квадратная железная челюсть Хэтфилда скривится в маниакальной ухмылке. "Крутая хрень!"
Вне сцены, когда он вообще говорит, что случается нечасто, по крайней мере, по сравнению с Ульрихом, многословным "Мистером Интервью" группы, - Хэтфилд не стесняется в выражениях, и не пускает вам в лицо витиеватый риторический дым. "Мы держим себя впроголодь", - прямо говорит он о своих методах работы, и методах работы Metallica под винтажные звуки диска Lynyrd Skynyrd в своём гостиничном номере. "Мы постоянно предъявляем к себе высокие требования, во всём - в сочинении песен, в гастролях. Мы всегда пытаемся стать лучше. Что может быть круче?
"Что может быть лучше "Змеиной ямы"?" - продолжает он, имея в виду зону, отведённую для фанатов прямо посреди ромбовидной сцены Metallica. "Может быть, мы придём в ваш гараж и сыграем?. Но когда люди нам отказывают, мы всегда отвечаем: "А почему бы и нет, чёрт возьми?". Мы должны попробовать всё. Всегда есть что-то, что мы можем сделать, чтобы вскружить людям голову".
Metallica кружит головы уже более десяти лет. Сначала это были просто инсайдеры хэви-метала, взорвавшие зажигательным сочетанием энергии и скорости на ранних демо-записях группы и на её дебютном альбоме 1983 года Kill 'Em All. Позже это был растущий клан подростков-неудачников, которые услышали отголоски своего собственного гнева и неуверенности в себе в лирических размышлениях Хэтфилда о смертyной казни ("Ride the Lightning"), подростковой ярости ("Seek and Destroy") и самоубийстве ("Fade to Black"). Сегодня от огромного масштаба феномена Metallica захватывает дух. "Чёрный" альбом Metallica 1991 года разошёлся тиражом более 6 миллионов дисков, а когда в июле закончится нынешний мировой тур, участники группы будут в дороге без перерыва уже почти два года.
Джеймс Хэтфилд, который на улице выглядит как скотоводческая версия Эрика Викинга, с его длинной кудрявой светлой гривой, переходящими в бакенбарды усами, окаймляющими челюсть, большой ковбойской шляпой и коричневым кожаным пальто с большим воротником из овчины, - тоже является феноменом сам по себе. На протяжении всей карьеры Metallica он остаётся загадкой, редко даёт интервью и, вплоть до этого, никогда не отличается особой исповедальностью. Но Хэтфилд стал героем для сменяющих друг друга поколений металлистов не только потому, что говорит на их языке; он не понаслышке знает их боль и смятение.
Родившийся 3 августа 1963 года в пригороде Лос-Анджелеса, сын сотрудника автотранспортной компании и опереточной певицы-любительницы, Хэтфилд рос в строгой христианской семье, разделённой разводом - он не видел отца около десяти лет после этого - и, позднее, смертью матери. Как и многие его сверстники, Хэтфилд обратился к тяжёлому року в поисках убежища. "Музыка меня не обманет", - откровенничает он, - "и не бросит". Но даже в Metallica он не был застрахован от трагедии. В сентябре 1986 года оригинальный басист группы, Клифф Бёртон, погиб в Швеции в результате аварии гастрольного автобуса. Значительная часть двадцатиминутного исторического видео, открывающего концерты Metallica, посвящена Бёртону.
Когда Хэтфилд описывает типичного раннего фаната Metallica, он говорит о ком-то, очень похожем на него самого: "Кто-то очень упрямый, с позицией "идите все на хуй". Немного боялся своего окружения. Заглядывал в себя и говорил: "Вау, я ни во что не вписываюсь, так что идите на хуй со всеми остальными"". Действительно, Хэтфилд - это масса противоречий. Признанный одиночка, он уделяет всё свое время преданным фанатам Metallica, раздавая автографы на улице и любезно общаясь с восторженными подростками у входа за кулисы каждый вечер. Он выпустил пять платиновых альбомов с Metallica и до сих пор водит Chevy Blazer. Заядлый охотник, он состоит в Национальной стрелковой ассоциации, а также в организации Ducks Unlimited, занимающейся сохранением водно-болотных угодий. Он признаёт себя патриотом, но никогда не голосовал. В политическом плане он представляет собой ярко выраженную смесь правоцентристских ценностей с сильной неприязнью к правилам - своего рода консервативный анархист.
Он также не уверен в том, насколько ему действительно нравится его звёздная слава. Сначала Хэтфилд признаётся: "Я думал, что, когда ты играешь в группе, ты должен быть известным, что, когда ты идёшь в магазин, кто-то спрашивает: "Эй, ты из Metallica?". Теперь, когда это происходит почти каждый день, он рассказывает о другой своей мечте - купить ранчо "где-нибудь в глуши". В перерывах между гастролями он отправляется в местечко недалеко от Сан-Франциско, принадлежащее его другу. "Туда трудно добраться без полного привода", - говорит он. "Мы просто сидим там на крыльце, бухаем, играем музыку. Я всегда говорю: "Давайте просто останемся здесь, они нас не хватятся". Может, я просто отправлю демо-кассету почтовым голубем с короткой запиской: "Вот новый материал"".
Хэтфилд смеётся, издавая громкий хохот, напоминающий выстрелы винтовки. "Это было бы здорово, - восклицает он, - иметь возможность заниматься музыкой и быть незамеченным".
Я был на ваших выступлениях несколько раз за последние два года, и одним из лучших моментов по-прежнему остаётся исполнение песни "Seek and Destroy", когда ты спрыгиваешь в фото-зону между сценой и фанзоной, обнимаешь ребят в первых рядах и позволяешь им кричать "Seek and Destroy" прямо тебе в лицо. Это мужская связь хэви-метала в её лучшем проявлении.
Всё зависит от того, какой человек. Некоторые замирают. Некоторые действительно проникаются и хотят вцепиться в тебя, оторвать кусок одежды или мой кулон с волком. Если повезёт, то им достаётся вот такое кольцо [смеётся, демонстрируя серебряный перстень с черепом на своём правом кулаке].
Но есть физический контакт, который реально крут. Что странно, потому что я не из тех, кто любит физический контакт. Мне не нравится, когда меня трогают. И я не люблю трогать других, если только это не моя девушка или кто-то, кого я знаю. В этом смысле я не очень общителен. Я думаю, что это довольно странно, когда люди такие, очень кокетливые. Они должны прикасаться к тебе, когда они разговаривают. Как будто вместо того, чтобы использовать свои слова, чтобы привлечь ваше внимание, они используют физический контакт, чтобы понравиться вам.
Тем не менее, в яме ты не возражаешь против "прикосновений".
Чёрт, всё просто. Мы не хотим отдаляться от нашей аудитории. Мы играем музыку, им нравится наша музыка. Почему должно быть большое разделение? Для меня было бы очень просто уйти вот так [показывает средний палец] и сказать: "Отвалите". Это самый простой выход.
Когда ты впервые ощутил масштаб успеха Metallica?
Я сам этого не осознавал. Мне приходилось узнавать об этом через остальных ребят. У меня была квартира, а они снимали дома. Так что, может, и я смогу снять дом. Потом они взяли и купили дома.
Я не сижу и не разговариваю с бухгалтером о том, сколько у меня есть и сколько ещё я могу получить. Я живу комфортно. Я покупаю вещи, которые доставляют мне удовольствие. Но мне нравится покупать вещи, о которых я знаю, что могу позаботиться сам. Я самостоятельно меняю грёбаное масло в машине. Есть реальные вещи, за которые нужно держаться, и которые люди просто больше не делают. И это лишает их возможности жить нормальной жизнью.
В вашем летнем туре с Guns n' Roses в прошлом году было не так уж много нормального. На самом деле, в вашем вступительном видео есть кадр, где Кирк Хэмметт показывает в камеру жопу и говорит: "Вот что я думаю о туре с Guns n' Roses". Что ты скажешь об этом?
Это способ Кирка сказать что-то... не сказав ничего. Вообще-то, ему следовало бы подтереть свою задницу в этом видео [смеётся]. На это не слишком приятно смотреть каждый вечер.
Понравился ли мне тур? [долгая пауза] Это было по-другому. Это была хорошая идея. Мы понятия не имели, что из этого получится. Это группа другого плана – и я использую слово "группа" не совсем корректно. Это парень и несколько других ребят. Мы хотели показать людям, что есть что-то более прогрессивное и хардкорное, чем Guns n' Roses. И сделать это по-своему. Но это было сложно, иметь дело с Экслом и его отношением. Это не то, что мы хотели бы повторить.
В недавнем домашнем видео Metallica есть сцена из этого тура, где ты читаешь вслух выдержки из гастрольного райдера Guns n' Roses – довольно саркастическим тоном.
Да, юмор Metallica. Неважно, что там было на самом деле. Просто сам факт того, что у Эксла есть свой собственный райдер, был забавным. Это трудно понять. Когда мы увидели, что у него есть своя гримёрка, я просто не понял этого.
Выступление в Монреале было катастрофой. Ты попал в больницу, обгорев от одного из ваших же фаер-эффектов, а зрители устроили бунт, когда Guns n' Roses прервали своё выступление. Как ты оказался в огне?
В программе была новая пиро-фишка, и наш пиротехник сказал: "Эта вещь будет происходить в воздухе". Но он не сказал: "В дополнение к тому, что обычно происходит в этом месте". И я обнаружил, что там также остались старые огнемёты. Я играл на гитаре, и вдруг прекратил. Это было во время вступления "Fade to Black".
Как символично.
"Hand to Black" – больше бы подошло этому. Это было как прикол: Какая первая строчка в "Fade to Black"? "Твою жеж мать! Аааааа!"
В общем, это была череда невезения. Эксл уже терял голос, поэтому у него был небольшой отпуск. Я поехал в Мексику, перебрал текилы, подрался в каком-то баре, и мне по голове треснули бутылкой. У меня до сих пор есть шрамы от этого. Когда голос Эксла стал лучше, мы вернулись в тур, и первым выступлением был Монреаль. А потом случилось это дерьмо.
Когда ты узнал о беспорядках, которые произошли тем вечером?
Я был в больнице. Они накачали меня обезболивающим. И я попросил одного из ребят, который работает на нас, сходить за моим бумбоксом. Я настраивал радио и вдруг услышал: "Джеймс Хэтфилд обгорел, начались беспорядки...". Я подумал: "Какого чёрта?"
Как ты думаешь, должен ли был Эксл Роуз продолжать концерт, несмотря ни на что, в свете того, что случилось с тобой?
Я певец. Я знаю, как это бывает. Если твой голос в плохом состоянии, а у тебя куча дел, ты не в настроении. Он был зол на мониторы или что-то ещё. По какой-то причине ему не хватало громкости, он напрягал голос, и это ему не помогало. Он разозлился, и на этом всё закончилось. Я был так разочарован в нём. Ведь он мог бы покорить столько народу, продолжив выступление. А он пошёл прямо противоположным путем и сделал всё в десять раз хуже и поставил под угрозу жизни людей. Из-за его позиции было много ненужного насилия. Он мог бы превратить это в отличный вечер.
Как бы ты описал типичного фаната Metallica?
В последнее время они стали очень странными. Я физически не могу описать его относя как какому-либо одному типу. Есть разные. Самый распространённый – это старшеклассники, которые любят агрессию и решают свои проблемы таким образом. Затем есть банкиры, девушки, которым нравится эта лирика, люди-охотники, которым нравятся песни о таком образе жизни. Но я ненавижу моду и тенденции. Ненавижу громкие слова. На наши концерты приходит много людей из-за этой херни. И либо их не будет в следующий раз, когда мы поедем в тур, либо они вникнут в то, что происходит на самом деле. В любом случае, мы не слишком беспокоимся.
Каким фанатом рок-н-ролла ты был в старших классах?
Я писал письма Aerosmith. Тогда они были моими фаворитами. Мне нужны были тексты песен. "Чувак, я не могу разобрать, о чём он, черт возьми, поет. Не могли бы вы прислать мне текст песни?" Я посылал их Стивену [Тайлеру], Джо [Перри], Тому [Хэмилтону]. Я указывал в письмах все их имена. Конечно, я ожидал, что мне что-то ответят. Я даже не представлял себе масштаба всего этого. Потому что они были настолько личными для меня. Я чувствовал их музыку, они были моими друзьями. И я ничего не получил в ответ. Я получил лишь бланк заказа на футболку "Draw the Line". Вау, спасибо большое.
Когда мы начали больше погружаться в музыку и знакомиться с этими людьми, мы поняли, что, чёрт возьми, они обычные ребята. У них есть проблемы с общением с публикой. Но я многому научился о том, как бы мне не хотелось относиться к нашим фэнам.
Один парень, у которого есть настоящая геройская аура, – Клифф Бёртон. Когда его фотография появляется на видеоэкранах во время вашего выступления, аплодисменты толпы действительно трогательны. Каким был Клифф на самом деле?
Он не был обычным человеком [смеётся]. Он был личностью. Впервые мы увидели его в Лос-Анджелесе в каком-то баре. Его группа Trauma приехала из Сан-Франциско, чтобы выступить. Мы услышали это дикое соло и подумали: "Что-то я не вижу там гитариста". Оказалось, что это был басист Клифф с педалью вау-вау и таким хаером. Ему было всё равно, есть ли там публика. Он смотрел на свой бас и играл.
Мы встретились с ним после концерта. Мы сказали: "У нас есть группа, мы ищем басиста, и мы думаем, что ты очень впишешься. Потому что ты настоящий псих". И он знал об этом. Для него это не было сюрпризом. Но музыка заставляла его чувствовать себя таким. Он любил музыку. Он был очень интеллектуальным, но очень метким. Он многому научил меня в плане поведения.
Моя любимая фотография – это фото на внутренней стороне обложки Master of Puppets, где он показывает средний палец в камеру с очень злым выражением лица.
У него был самый длинный средний палец. Он был огромным. Он высовывал его, и он практически занимал весь кадр фотоаппарата. Типа "Я серьёзно, чувак". Он был диким, хиппи, принимающим кислоту, носящим клеша. Он был серьёзным человеком, и с ним не стоило шутить. Я хотел добиться того уважения, которое было у него. Мы каждый день доставали его по поводу его клешей. А ему было похуй. "Это то, что я ношу. Идите на хуй".
Что ты помнишь о той ночи, когда он погиб?
Я видел его мёртвым. Это было очень, очень ужасно. В ту ночь мы с ним засиделись допоздна – я пил водку, он курил свою любимую дурь. Мы легли спать, и когда автобус начало трясти, я понял, что мы уже не на дороге. Когда автобус завалился набок, я вылез через аварийный люк, обошёл вокруг и увидел кричащих людей. Было холодно, мы были в неглиже.
Я увидел, что автобус лежит прямо на нём. Я увидел, что из под него торчат ноги. Я испугался. Водитель автобуса, как я помню, пытался выдернуть из-под него одеяло, чтобы использовать его для других. Я просто сказал: "Не делай этого, твою мать!" Я уже готов был убить этого парня. Я не знаю, был ли он пьян или попал на гололед. Всё, что я знал, это то, что он был за рулём, а Клиффа уже не было в живых".
Как человек, сочинивший целый альбом на тему смерти – Ride the Lightning, – каково это – иметь дело с реальностью?
Я пережил смерть своей мамы, так что я уже чувствовал это раньше. Но тематика песен не собиралась меняться. Это тяжёлая тема, а эта беда сделала её ещё тяжелее. Сначала, когда я начал сочинять, это было что-то вроде "Эй, я часто думаю об этом. А ты?" Сочинительство помогает выплеснуть всё наружу, будь то письмо конгрессмену или домой к родителям. Или сочинение текстов.
Да, после смерти Клиффа на меня сыпалось всякое дерьмо – "О, теперь ты перестанешь сочинять эти тексты, да?". Нет, блядь. Если уж на то пошло, это сделало их ещё более реальными.
В таких песнях, как "Dyers Eve" и "Leper Messiah", ты также в значительной степени опираешься на тёмную сторону своего детства и религиозного воспитания.
В "Dyers Eve" изображён ребёнок, которого оградили от большей части внешнего мира, как это было со мной, когда мои родители были погружены в религию, Христианскую веру. Это отдалило меня от многих детей в школе. Например, когда я хотел заняться футболом. Нужно было пройти медосмотр у врача, и я бы сказал: "Я не верю в это, у меня есть некий запрет, говорящий, что мне это нужно".
В каком-то смысле это шло против правил, что мне, в общем-то, нравится. Но в детстве меня очень задевало то, что я не похож на других детей. Ты хочешь быть частью банды, хочешь делать то, что делают они. На уроках биологии ты не хочешь вставать и оправдываться, что что твои родители не хотят, чтобы ты изучал эти вещи.
Твои родители были фанатичными верующими христианами?
Да, довольно фанатичными. Когда что-то было не так, они обращались не ко врачу, а к человеку, который должен был помочь вам с Писанием и найти то, что относится к вашей проблеме. Я просто не мог этого понять. И на самом деле это не работало. Когда она из девочек из общины сломала руку, они не стали вправлять её или что-то в этом роде. Они просто позволили природе идти своим чередом. Я посмотрел на её руку, и мне показалось, что у неё два локтя. Я подумал: "Это неправильно". Теперь у нас есть наука, чтобы исправить такие вещи". Я люблю естественные пути во всём. Я считаю, что во многих вещах природа должна идти своим чередом, а не вмешиваться человек. Но я уверен, что если бы у оленя были знания, как вправить сломанную ногу, он бы это сделал.
Когда твои отношения с отцом достигли дна?
После развода. Мой отец уезжал в командировки. "Папа уехал, когда он вернётся?". На этот раз мне долго врали. И наконец: "Нет, он не вернётся". Я долго не мог понять, почему он ушёл, бросил нас. До сих пор остаётся много вопросов без ответов. Я имею в виду, что такого человека можно ненавидеть вечно. Сейчас всё не так уж плохо. Мы проводим время вместе и хорошо проводим время – охота и всё такое. Когда я снова встретила его через десять лет или около того, я увидел в нём много себя. И это было очень дико.
Знает ли твой отец о том, как много его и твоих чувств о детстве присутствует в твоих песнях?
Не знаю. Мы не говорим об этом, потому что, несомненно, мы бы поспорили. Всё идет довольно хорошо, и я не хочу будоражить воду. Он знает, я думаю. Я не знаю, вникает ли он в тексты песен. Он просто знает, что его сын занимается тем, чем хочет. Я не хочу вступать с ним в технические подробности о причинах и следствиях. Прошлое просто всё портит – всегда.
Как бы ты охарактеризовал свои отношения с Ларсом Ульрихом? Вы вдвоём основали группу, и вы работаете вместе уже более десяти лет.
Он больше любит рок-н-ролл как образ жизни сам по себе. Все ребята любят группу до предела. Но если бы все были такими стопроцентными Metallica, как Ларс, то ничего бы не вышло. Он из тех, кто дает интервью, находясь дома в свой выходной. Э-э, я не знаю, почему.
Мы глубоко уважаем друг друга. Мы также много дерьма подкидываем друг другу. Есть небольшие перешёптывания, маленькие забавы и мелкое дерьмо, которое происходит. Но когда дело доходит до проблемы, до чего-то серьёзного, мы идём друг к другу, и нет никакого дерьма. Когда речь идет о чем-то серьёзном, об этом не говорят ни с другими ребятами, ни с кем-либо ещё. Это как неписаный закон. И мне это определённо нравится.
Кирк Хэмметт как-то сказал мне, что – особенно в том, что касается сочинения песен – у тебя есть право вето в группе. Если тебе не нравится рифф, он не пройдёт мимо тебя.
Когда ты слышишь рифф и он тебе нравится, это всё. Если это дерьмо, то это дерьмо.
Мы с Ларсом были командой сочинителей песен с самого первого дня, так что остальные ребята это уважают. Это заставляет их придумывать что-то получше. Мы всегда работаем над тем, чтобы придумать что-то, что сразит других. Но нам с Ларсом приходится делать это самим. С четырьмя участниками это невозможно.
Почему вы никогда не писали песен о сексе? У Каждой рок-группы есть хотя бы одна.
У всех нас бывает секс. Все мы занимаемся им. Мы занимаемся этим не для того, чтобы просто переспать с кем-то. Это не то, что нас беспокоит.
Что было у вас на уме?
Первый альбом, Kill 'Em All, был тем, что мы умели – трясти башкой, искать и уничтожать, напиваться, крушить всю херню. Это во многом было связано с позёрской сценой Лос-Анджелеса, где нужно было выглядеть правильно, чтобы попасть в тот или иной клуб, иметь пышные волосы. Мы играли, а у публики было такое потерянное выражение лица. Мы говорили: "Мужик, да что за хрень с тобой творится? Покажи мне средний палец, плюнь в меня, накричи, улыбнись, сделай что-нибудь". В те дни никто даже не обращал внимания. Это нас злило.
Что побудило вас перейти от хулиганства к смертной казни в "Ride the Lightning" или к подростковому самоубийству в "Fade to Black"?
Я не знаю, было ли это связано с только начинавшими тогда CNN. Мы просто занялись социальными темами. Смертная казнь была большим вопросом, и электрический стул. Это тяжёлая тема. А что, если бы это был ты, по ошибке? Вот о чём эта песня – о том, что тебя случайно признали виновным и отправили на смерть, и нет никакой возможности остановить это. Это был просто вопрос постановки себя в ситуацию других людей и попытка выплеснуть эти чувства.
Тебя удивила бурная реакция фанатов на эти песни?
Я почувствовал себя намного умнее после того, как появились эти тексты. Иногда я даже не понимаю, что это я пишу такую хрень. Но "Fade to Black" получила как хорошие, так и плохие отклики. Когда началась история с цензурой, это была одна из тех песен, на которые они пытались напасть. Родители находили своих детей мёртвыми в гараже с этими текстами, сосавших выхлопную трубу. Люди пытались засудить группы за их ошибки.
Но мы получали тонны и тонны писем – и до сих пор получаем, – в которых говорилось: "Fade to Black" спасла мне жизнь". Но никто не хочет это читать. Это слишком банально, слишком скучно.
Что послужило вдохновением для "Fade to Black"?
Мы были очень подавлены. Мы собирались отправиться в наш первый европейский тур, а у нас украли оборудование. У нас не было оборудования, это сорвало европейскую поездку, и мы застряли в Нью-Джерси, прозябая в безделье.
Это довольно большой скачок – от безделья из-за украденного оборудования до мыслей о самоубийстве.
Это был мой любимый усилитель Marshall, чувак! [смеётся ] Я уверен, что на самом деле я не думал о самоубийстве. Нужно быть очень не в себе, чтобы захотеть покончить с жизнью.
Ирония в отношении подросткового суицида, вызванного "Fade to Black", заключается в том, что ты просто называешь это так, как видишь, без поучений: если ты решишь покончить с собой, вот через что ты пройдёшь.
Я определённо не хочу указывать людям, как им жить. Мы с самого первого дня говорили: "Думай своей головой". Если кто-то настолько глуп, что просто повторяет за кем-то другим, то это его собственная вина. Когда вы становитесь образцом для подражания, на вас ложится ответственность, и вы теряете свои творческие соки. Вы беспокоитесь о том, что думают о вас другие люди. Зачем беспокоиться о том, что думают другие?
Вы должны быть верны себе, писать то, что чувствуете. Когда люди увидят, что вы полны дерьма, тогда всё будет кончено. Мы не можем обманывать наших фанатов слишком сильно.
Тебя когда-нибудь арестовывали?
Не так часто, как следовало бы [смеётся]. Да, пару раз. Ничего серьёзного. Один раз это было в Сан-Франциско, когда они наводили порядок на Бродвее, где находятся пип-шоу и рок-клубы. Пацаны тусовались там всю ночь. Они установили комендантский час, я отказался уходить, и меня арестовали. Это было на концерте группы Samhain, я притворился водителем их фургона. "Садись, парень". На меня надели наручники, засунули в автозак и наконец высадили в участке. Там я увидел Ларса. Его тоже забрали.
Однажды в Лондоне нас арестовали за порчу имущества. Мы были пьяны. Разгромили кинотеатр.
Вам не понравился фильм?
Не думаю, что мы его смотрели. Мы забрались на крышу кинотеатра и сбрасывали фонари на людей. Это была одна из тех вещей, которой мы занимались, когда были бухие.
Недавно за кулисами ты упомянул, что стал меньше пить. Но в середине восьмидесятых было время, когда Metallica была известна своими пристрастиями к алкоголю. Вы даже получили прозвище Alcohollica.
Думаю, выпивка заставила меня забыть о многих домашних проблемах. Потом это стало развлечением. Когда Metallica только начинали, шнапс пользовался большой популярностью. Мы выпивали по пинте шнапса каждый вечер. Думаю, так мы становились всё быстрее и быстрее. Мы не знали, как это звучит, но чувствовали себя здорово.
Откуда взялось название Alcohollica?
Впервые я увидел его, когда какой-то парень сделал самопальную футболку с помощью шелкографии или красок. На ней была обложка альбома Kill 'Em All, только вместо Metallica там было написано Alcohollica, а вместо Kill 'Em All – Drank 'Em All. Вместо молотка с кровью была опрокинутая бутылка водки. Мы подумали, что это очень круто. Мы сами придумали себе такие футболки.
Почему ты решили сократить потребление спиртного?
Я израсходовал все свои похмелья. В основном я просыпался, чувствовал себя не очень хорошо и не хотел выступать. Я начал чувствовать ответственность, по крайней мере, за себя, не говоря уже о других, чтобы играть лучше.
Так что ты называешь ограничением?
Никакой крепкой выпивки. Jagermeister действительно убивал меня. Без сомнения, он выгрыз мне все кишки. Меня и моего приятеля Джима Мартина из Faith No More прозвали "докторами". Я был Доктором Х., он – Доктором М. Мы выписывали людям лекарства; Jagermeister был сиропом от кашля. "В чём дело? Тебя должны проконсультировать доктора!" Мы все садились, принимали несколько шотов и приводили всех в порядок. Думаю, я просто перебрал с "лекарствами". Мне стало слишком хорошо [смеётся].
Давненько у нас не было настоящей групповой пьянки. Вы просто пропустили ее. Это было два или три дня назад. В самолете был устроен покер, мы пили коктейли и слушали первый диск Iron Maiden. Мы давно его не слушали; он навеял много воспоминаний. Мы начали выходить из-под контроля, бороться, немного испортили самолет. Потом мы приземлились, и всё стало совсем плохо. Всё было разбито к чертям. Пилоты стояли и думали: "Боже, что случилось с хорошими профессиональными молодыми людьми, которые нам платят?"
В прошлом году в британском журнале "New Musical Express" ты назвал рэп-музыку "экстра-чёрной" и сказал, что это: "я такой, я сякой, всё я и моё имя в этой песне". Как насчет того, чтобы рассказать об этом подробнее?
Они много говорят: "Я такой-то, я делаю то-то, ты должен делать это вместе со мной". Это не моя тема. Некоторые вещи, например, Body Count, нравятся нашим фанатам, потому что там есть агрессия. Мне нравится эта составляющая. Но "Убей копа", "Убей белого" – что за хрень? Мне это не нравится.
Некоторые вещи заставляют меня думать, что им просто нужен шок. Они хотят, чтобы люди обратили внимание. Это напоминает мне дэт-металл, Slayer с их Сатаной и мыслью "разорвать вашего ребёнка". Как будто выходишь на улицу и стреляешь в полицейских. Надеюсь, никто не собирается выходить на улицу и делать то же самое.
Людям это нравится, это нормально. Как бы там ни было, как сказал бы мой отец, неважно, что задирает твой подол. Лишь бы не задирало мой.
Вас также много критиковали за песню "Don't Tread on Me", которая была воспринята как провоенная песня, размахивающая флагом, особенно после того, как вы так ярко написали об ужасах войны в "One". Какова ваша позиция на самом деле?
Мы никогда не называли себя антивоенной группой. Ни антивоенной, ни провоенной. Нас называли политической группой из-за ...And Justice for All, и это нас очень напугало, потому что это не то, о чём мы хотим писать вечно. У нас есть другие вещи, о которых стоит подумать". "Don't Tread on Me" – это цитаты времён войны за независимость. Я не сам придумал большую часть этой хрени. Речь идёт о флаге, змее и символе. Нет ничего плохого в том, чтобы гордиться тем, откуда ты родом. В этом есть немного патриотизма, да.
Как бы ты описал себя с политической точки зрения? Один из твоих менеджеров назвал тебя либертарианцем.
Я не понимаю все эти ярлыки и "изьмы". Я не вписываюсь ни в одну политическую партию. Я довольно консервативен по многим вопросам. Этот новый налог не имеет для меня смысла. Я не знаю, какова цель. Люди среднего класса действительно страдают от этого. Но я считаю, что аборт должен быть выбором. Все эти люди, которые жалуются на то, что нельзя лишать жизнь её начала, – в мире и так полно нежеланных детей. Интересно, усыновили бы кто-то из этих противников абортов кого-нибудь из них?
На этой грёбаной планете слишком много людей. Я люблю природу. Я люблю дикую природу, а её осталось совсем немного. Это заставляет меня ненавидеть людей. Животные, они не лгут друг другу. В них есть невинность. А их просто затрахали.
Вы одиночка?
Иногда. Иногда я ненавижу одиночество. В большинстве случаев я уверен в себе. Но, как и у всех, бывают моменты, когда мне нужно услышать другое мнение о том, работают клетки мозга или нет.
К кому ты обращаешься за другим мнением?
Есть один человек в дороге, один из тур-менеджеров. Он настоящий человек. Не знаю, посещал ли он какие-нибудь курсы по социологии или психологии, чтобы понять, что у людей на уме и как они работают, но у меня очень плохое восприятие, а он может сразу всё понять. Он знает меня довольно хорошо. У меня также есть девушка, с которой очень легко общаться. Но иногда мне просто нужно мнение другого парня.
Это нужно всем. Неважно, кто это будет. А в дороге ты просто не можешь ни с кем поговорить. Дорожная команда – это как "Как вращается мир", мыльная опера Metallica [имеется в виду телесериал, самый долгий в истории телевиденья, снимавшийся с 1956 по 2010 год, эдакое подобие более известной у нас в стране "Санта Барбары" – прим. переводчика]. Когда кто-то узнаёт какую-то мелочь, она раздувается до огромных масштабов. "Вы слышали, что случилось с таким-то и таким-то?" Команде скучно. Они не проявляют сострадания. Но в каком-то смысле их нельзя винить. Им нужно чем-то занять своё время.
Большую часть времени я стараюсь заглядывать внутрь себя. Полагаюсь на свою интуицию. Но иногда мне нужна уверенность. Все сомневаются в своем здравомыслии, я, наверное, больше других. Потому что такой образ жизни ненормален. В этом нет никаких сомнений.
Если бы Metallica завтра прекратила свою деятельность, что бы ты сделал?
Я бы отправился домой. Сочинил бы материал. [пауза] Нет сомнений, что Metallica будет существовать, возможно, дольше, чем следовало бы [смеётся]. Нам нравится этим заниматься. Когда есть желание, ты не можешь остановиться. Такие группы, как Blue Öyster Cult или Kiss – какого хера они до сих пор играют? Потому что им нравится играть. А почему, чёрт возьми, нет? "Ну, они должны были отказаться от этого альбома в период своего расцвета". Пошел ты на хуй. Речь идёт о музыке. А не о популярности. Так что пока мы хотим быть вместе и записывать материал вместе, мы будем вместе.
Я не знаю, что мы будем делать, если не будем вместе. Это пугающая мысль. Это же семья.
Но что, если стремление к борьбе покинуло тебя? Тебе почти тридцать, ты зарабатываешь больше денег, чем когда-либо мечтал. На что ещё можно злиться? Ребята не хотят слышать, как ты поётшьо том, как прекрасно проводитшь время.
"Диван удобный, да". Никто не хочет этого слышать, и не будет. Всегда будут вещи, которые нас беспокоят. И мы будем писать об этом. Это может не устраивать шестнадцатилетнего подростка. Я не собираюсь вечно писать "Бейся головой о сцену". Наши фанаты взрослеют вместе с нами. Эта лирика больше не направлена только на американскую молодёжь. Это то, что я чувствую сейчас. То, что я буду чувствовать завтра, может быть совсем другим.
И опять же, любой, кто скажет: "Ну, тебе лучше разозлиться, иначе ты не напишешь хороший альбом", – вот это меня бесит.
